Надо же, это стихи! Они еще бывают... ОТ ПЕРЕВОДЧИКА “ТРАГИЧЕСКИХ ПОЭМ”
АГРИППЫ Д’ОБИНЬЕ
1
Откуда-то из глубины веков,
Из бездны сна, неведомо откуда
Врывается в сознанье звон клинков,
Предсмертный страх всплывает из-под спуда,
Проулок загораживает груда
Кровавых тел детей и стариков,
Мужчин и женщин, и в жилище блуда
Мы видим окровавленный альков.
Мне всё равно, в какой реке струится
Сегодня кровь, и чья теперь столица
Передо мной — Париж или Москва,
Старинный это город или новый.
Откуда-то приходят к нам слова,
Доносятся тревожной меди зовы.
2
Доносятся тревожной меди зовы,
Взывают гулкие колокола.
Чей это праздник, и кому хвала?
Кому здесь плаха и топор готовы?
Вы говорите: даль веков. Да что вы!
Для вечности такая даль мала.
Ведь кровь она такая ж, как была,
Обиды и страдания не новы.
Меж будущим и прошлым я живу,
Мне самому являлись наяву
Огонь и меч, два отпрыска гордыни,
Как истина, что всякий век таков.
Уснуть бы, но в ночной тиши поныне
Доносится чугунный шаг полков.
3
Доносится чугунный шаг полков,
Всё ближе строй бойцов, одетых в латы,
Какой-то стан, безумием объятый,
Идёт кромсать собратьев, как врагов,
Горят селенья, как вязанки дров,
Кровавые восходы и закаты,
И половодья размывают даты,
И грани расплываются веков.
А тот, кто это знал, кто видел это
Всеведеньем, всевиденьем поэта,
Слагатель рифм — беспечный дуралей,
Сперва узнал, что значит цвет пунцовый,
Что значит гнев и милость королей,
Железный лязг мечей и дым свинцовый.
4
Железный лязг мечей и дым свинцовый
Остались позади, как жизнь сама,
В её конце, безмолвен, как тюрьма,
Изгнанья кров, альпийских круч покровы.
Он прежде пел весну, пришла зима,
И он, и дерева белоголовы,
И мирные женевские дома
Уснули и закрыты на засовы.
Уснуло всё вокруг, и лишь рука,
Отвыкшая от тяжести клинка,
Пером наносит бегло на бумагу
Шеренги строк, ряды летучих слов,
Хранящих гнев, смятенье и отвагу.
Век, словно миг, мелькнул и был таков.
5
Век — словно миг, мелькнул и был таков,
Но так в его конце, а вот в начале
Он бесконечно долог и суров,
Веселья коротки, длинны печали.
Зато, когда закат уже багров,
Все пройденные развернулись дали,
Так ясно отголоски зазвучали
Рассветов давних, прежних вечеров.
Разверзлись небеса, и в дали горней
Вселенский свод стал выше, стал просторней,
И трон Творца на облаках возник,
Спадают с глаз последние покровы,
Пред стариком уже не век, а миг.
Что для него решётки и оковы!
6
Что для него решётки и оковы,
Когда глазам отверстым предстаёт
Расписанный по воле Божьей свод,
О коем не мечтали богословы,
И богомазам этаких работ
Не выполнить, их руки стопудовы,
А здесь не кисть, здесь ангельский полёт
Раскрасил холст пространства бирюзовый:
Здесь всё, что приключилось на земле,
Всё, что сокрыто в допотопной мгле,
И нынешней истории картины,
И над плывущей пеной облаков
На радужном престоле Триединый.
Он слышал плач сирот и стоны вдов.
7
Он слышал плач сирот и стоны вдов.
Всё это было так давно в Париже,
Так далеко, но что, скажите, ближе,
Чем эта ночь? Теперь бы спать без снов!
О этот Лувр! О ненадёжный кров!
Скользили ноги в тёплой алой жиже.
У смерти был в ту ночь большой улов.
Как эти лики и слова бесстыжи!
В ту ночь юнец удачливый бежал
Сквозь возгласы резни из зала в зал
И чудом спасся, ко всему готовый.
Уходит призрак рокового дня
И властелин, по чьей вине резня,
Приходит новый, снова плачут вдовы.
8
Приходит новый, снова плачут вдовы,
Вновь льётся кровь и слышен гром бомбард,
Кровавые снега смывает март,
И вновь июль, и топчут злак подковы,
Идёт игра, и всё растёт азарт,
И пахари свои бросают кровы,
В лесах блуждают дети и коровы,
И всё в огне: таков расклад у карт.
Два грозных войска, две дорожных пыли
Сближаются. Чего не поделили?
Не так уж тесен этот белый свет.
В бою сошлись две веры. Правый Боже,
Единый ты, но как века похожи!
Предела нет у горестей и бед.
9
Предела нет у горестей и бед,
В любом столетии всё те же боли,
Обиды и утраты, те же роли
Палач играет и законовед,
А также беззаконье и навет,
Стилет и подозрение в крамоле.
Мы знаем то, что знал седой поэт,
Как будто мы в одной учились школе.
Как этот снег на прошлогодний снег,
Тот век похож на мой двадцатый век.
И всё же знал старик намного больше:
Он предсказал за много сотен лет
Наш беспредел в Московии и Польше,
Как нет предела времени, как нет…
10
Как нет предела времени, как нет
Границ пространства, нет границ познанья,
Но мы не знаем языка планет
И звёзд, плывущих в безднах мирозданья.
Мы не стыдимся посещать совет
Нечистых, это сходбище баранье,
Поскольку позабыли мы Завет
И отдаём пророков на закланье.
В том веке было так же, точно так:
Кто жил по чести, попадал впросак,
Кто не стеснялся, был главой совета,
А наш старик послал к чертям совет,
Он знал предел всему, хоть в мире нет
Границ пространства до скончанья света.
11
Границ пространства до скончанья света
На свете нет. Из чёрной глубины,
Из вечности к нам долетают сны,
Каких не знала до сих пор планета.
Не усмехайтесь, в смутных снах поэта
Являются виденья старины,
И дни грядущего озарены
Порой лучом неведомого света.
В одном бою, как пишет сам, о ком
Веду я речь, он был сражён клинком
И в небо вознесён из царства скверны,
Быть может, немоту предбытия
Он слышал там, как мы в наш век пещерный
В снарядном вое слышим свист копья.
12
В снарядном вое слышим свист копья,
А наш поэт отнюдь не с перепоя
Предрёк монарху смерть вдали от боя:
Он видел, как вишневая струя
Текла из-под атласного подбоя
На мостовую в пыль. Хотел бы я
Упомянуть заморские края,
О коих говорил поэт такое:
“Восстанут земли за морем…” Так вот,
При нём не наступал ещё черёд
Селиться там. Что скажете на это?
Все может быть в горниле бытия:
На круги возвращается своя
Забытый ветер через многи лета.
13
Забытый ветер через многи лета
Опять в листве дрожащей шелестит,
Так некогда мелькнувшая комета
Вновь озаряет сумрачный зенит,
Зловещая старинная примета
Пересекает множество орбит,
Так снова осень землю осенит,
За нею вслед зима, весна и лето,
Пора кровопролития и смут,
Отсюда войны свой исток берут,
Таятся здесь начала лихолетий,
Смыкается кривая колея,
Наш бесконечный путь, и всё на свете
На круги возвращается своя.
14
На круги возвращается своя
Старинное писание, чьи строки
Я изложил по-русски, не тая
Сокрытые в нём горькие уроки.
В те дни хватало подлости и склоки,
И суета была, и толчея.
Покойный автор век и свет жестокий
Судил, как самый строгий судия.
Он знал, что Судия Небесный скоро
Воссядет среди ангельского хора
На тверди невесомых облаков,
Кого-то радость ждёт, кого возмездье,
И выплывают светлые созвездья
Откуда-то из глубины веков.
МАГИСТРАЛ
Откуда-то из глубины веков
Доносятся тревожной меди зовы,
Доносится чугунный шаг полков,
Железный лязг мечей и дым свинцовый.
Век, словно миг, мелькнул и был таков.
Что для него решётки и оковы!
Он слышит плач сирот и стоны вдов,
Приходит новый — снова плачут вдовы.
Предела нет у горестей и бед,
Как нет предела времени, как нет
Границ пространства до скончанья света,
В снарядном вое слышим свист копья,
Забытый ветер через многи лета
На круги возвращается своя.
26 октября 1992